«Мне не нужно, чтобы они меня называли мамой. У них есть мамы — а я старший друг»

История приемной мамы и ее детей, которых поддерживает проект «Дистанционное образование»

Фонд объявляет набор волонтеров-репетиторов, которые готовы заниматься с детьми из кризисных и приемных семей. В жизни этих детей было много боли, им было просто не до учебы. У кого-то погибли родители. От кого-то отказались из-за диагноза еще в роддоме, а в школьном возрасте отправили в коррекционный интернат. Кого-то родители могли не отдать вовремя в школу или не следили, что ребенок уже несколько лет ее не посещает. Репетиторы проекта «Дистанционное образование» помогают этим ребятам освоить школьную программу. Сейчас мы ищем учителей по математике и информатике. Загруженность — 2 часа в неделю. Если вы готовы помогать или хотите узнать подробности, напишите координатору проекта Светлане Чальцевой: chalcevas32@gmail.com. 

Марина Владимировна — многодетная приемная мама, чьи дети занимаются с репетиторами проекта. Мы попросили ее рассказать о том, как обстояли дела с учебой у ее детей, когда они только пришли в семью, что изменилось с тех пор и кем она видит себя в их жизни.

Как я решила стать приемной мамой

Я всегда много работала: и на Север ездила, и пилорамой руководила. Когда мы с мужем вышли на пенсию, нам стало невыносимо тоскливо вдвоем в большом доме. И так получилось, что мы стали приемными родителями.

Я родилась в Запрудне, поселке городского типа в Талдомском районе Московской области. После школы пошла учиться в МОПИ (Московский областной педагогический институт имени Н. К. Крупской). Девчонки кем обычно хотят быть? Стюардессами, артистками. А мне всегда нравилось сельское хозяйство. Наверное, я была бы неплохим зоотехником. Но у меня все в семье или физики, или математики. И я пошла учиться на преподавателя физики. Отец мне сказал: «Три месяца отпуска летом, а еще и зимой. 18 часов ставка и приличная зарплата. И все время дома с детьми».

Особо сильно по стране я никогда не ездила. Но после института поехала с мужем на Север. У него там родственники работали. Тогда ведь это было и модно, и деньги приличные можно было заработать. Мы жили в Нижневартовске. Три года я там проработала в школе и техникуме, а потом ушла в декрет. На Севере мы смогли заработать деньги на дом, и когда вернулись в Запрудню, стали его строить. У нас было двое детей: сын и дочь. Я стала руководить частной пилорамой.

За три года до пенсии пилорама закрылась, а меня попросили поработать воспитателем в интернате для детей с ОВЗ. Кроме ребят, у которых есть родители, там были и сироты. Интернат постепенно расформировывали, и детей старались отдать в семьи. Нам с мужем тоже предложили забрать ребенка, но решились мы только спустя год.


С Олегом мы познакомились на пилораме, куда он приехал на заработки из глухой чувашской деревни. Это мой второй муж. Первый, с которым мы ездили на Север, погиб. И 16 лет назад я вышла замуж во второй раз. Общих детей у нас с Олегом нет. Когда мои выросли, мы остались вдвоем в большом доме.

Школу приемных родителей мы оба прошли, и зятя с дочерью подключили, но не для того, чтобы они взяли детей, а чтобы понимали, как устроено мировоззрение ребенка, который побывал в сиротском учреждении.

Какие трудности с учебой были у детей, когда они только пришли в семью, и как обстоят дела теперь

У Максима есть жилье в Королеве, но он живет в общежитии: хочет быть независимым, но при этом поближе к приемной семье.

Первым в семье появился Максим. Когда ему было 13 лет, у него погибли родители. Сначала он был в приюте, потом его забрала к себе двоюродная сестра, но она с ним не справилась. Ей самой-то было около 23 лет. Почти в 14 Максим попал к нам.

Никого из детей мы не выбирали. Когда закончили школу приемных родителей, нам предложили взять Максима, и мы согласились.

У него был туберкулез, ноги буквой Х и совсем не развиты. Так что сначала его нужно было вылечить и прооперировать. Отдали его в бассейн, чтобы укрепить мышцы. Как я говорю: «В плавании не развивается только одна мышца — язык». Ну и все наше хозяйство пошло оттуда же. Максиму ведь нужно было молоко, творог, мясо красное. Так что завели корову, хотя до этого у нас только коза была. Мы с Максимом даже роды принимали, вытягивали бычка. Но доиться корова сначала не давалась. Я сказала Олегу: «‎Режь». Но Максим ее раздоил, не испугался. Стал потом молоко соседям продавать‎, а заработанное себе в копилку складывать. Научился понимать цену деньгам и труду. А начинал с того, что собирал металлолом. Олежка специально для этого сделал ему тележку к велосипеду. Это было, когда Максим только пришел в семью. В итоге, он насобирал на дорогой телефон и сам его себе купил.

Максим — парень трудолюбивый, ничего не могу сказать. А вот учиться он в самом начале отказывался. Говорил мне: «Меня и президент не заставит». Один раз правую руку себе специально порезал. И все пытался сказаться больным, чтобы в школу не ходить. А я ему говорила: «Если ложишься в больницу, я тебе завтра принесу “Войну и мир”. Будешь там лежать, пока не прочитаешь». Тут же выздоравливал.

У меня не получалось с ним заниматься, и случайно я узнала, что есть фонд, который помогает с учебой. Я тогда подумала: «Слава тебе, господи, что на детей обращают внимание». Ведь нужны были такие репетиторы, которые умеют работать с подростками, в жизни которых было столько боли и трудностей. С Максимом занимались математикой, пока он учился в школе, а потом поддерживали, когда поступил в техникум на художника по дереву.


После Максима меня попросили в опеке взять еще одного ребенка. Я, честно скажу, не очень сильно сначала хотела, но уговорили. Получилось, что Максим пришел к нам летом, а Женя — спустя несколько месяцев осенью. Это была вторая четверть четвертого класса. Учеба по-прежнему дается ей нелегко. Но она очень ответственно к ней подходит. С репетиторами она занимается английским и математикой. Но математика не ее любимый предмет. Есть закоренелые ошибки, которые никак не удается исправить. Может, это из-за плохой длительной памяти, а может, не хватает мотивации.


Сначала Женя была очень капризная. На ровном месте начинала плакать. А теперь уже нет. Взрослая девчонка. Ходит на спортивное плавание, занимает призовые места. И по характеру стала такой, что никому себя в обиду не даст. Очень боевая. Если мы куда-то уезжаем с мужем, дом я на Женю оставляю.


Через год после Жени мы взяли Серафима. В семье мы его зовем Керсман — по фамилии — или Вольдемарский. Как-то, когда он только пришел к нам, показывали фильм «Афоня». А там помните было: «Она сказала: "Слабо Вольдемару нырнуть?" Ну я и нырнул…» И в этот момент Серафим сказал: «Прямо как я!» И с тех пор мы его стали называть Вольдемаром.

Моя мама, конечно, очень удивлялась: «Я никогда не думала, что ты станешь многодетной матерью». Но у меня характер такой: меня не испугать. Хотя с Серафимом первый год мне было очень трудно. Он рос до этого в таких условиях, где на помойке питались, так что он тащил в дом абсолютно все, что найдет. Из мусорных ящиков просто не вылезал. Потом ему по наследству от Максима досталась тележка для велосипеда, и он тоже стал собирать металлолом. Иногда находит советские игрушки-машины, Олег их потом реставрирует.


«Я гуляю с друзьями, нахожу всякие штуки… Вот нашел советскую машинку. Еще часы — будильник. Но я не только старинные штуки нахожу, я много чего нахожу. Мне просто нравится лазить по заброшкам и всяким таким местам. Люди уезжают, оставляют все, что им не нужно, а мы приходим с друзьями и забираем»

В учебе Серафим не сильно-то заинтересован. Им как-то учитель задала вопрос: «Почему вы ходите в школу?» Все ответили, чтобы знания получать. И только Серафим сказал: «Марина Владимировна заставляет…» А так бы и не ходил, хотя учился хорошо. И репетитор говорил, что у него есть математические способности.

После Керсмана, два года назад, в семье появился Ваня. По возрасту он должен был идти в 7 класс, но даже таблицы умножения не знал. Я возила его и доказывала, что у него нет умственной отсталости. Просто ребенок со второго класса не был в школе. С репетиторами он стал проходить школьную программу практически с нуля. В конце этого учебного года у него получилось сдать аттестационный зачет по геометрии на тройку: для него это успех, потому что было много двоек.

До нас Ваня жил с матерью. Она работала посудомойщицей на заводе, уходила в пять утра. А ребенок же сам встать не может. Его же надо накормить, проводить, в портфель руки дать. А ее уже в это время дома не было. И он в школу не ходил. А когда приходили из опеки, он через окно от них сбегал. Они на первом этаже жили. За это его четыре раза клали в психиатрическую больницу. А на самом-то деле он спокойный ребенок. Ванечка пойдет в природу, будет с коровой разговаривать, за бабочками наблюдать. Я ему говорю: «Вот ты уже профессию освоил. Сможешь потом в зоопарке за животными ухаживать. Но только представь, что тебе не к корове нужно будет подойти, а к тигру. Что тогда делать будешь?» А он мне в ответ: «Наберррусь храбрости — и зайду!» Вот такой он.

Как и когда-то Максим, Ваня доит корову и продает молоко. У него уже свои клиенты. В месяц где-то восемь тысяч зарабатывает. Вот Ваня был у мамы, звонит мне говорит: «Марина Владимировна, отнесите, пожалуйста, на Горьковскую улицу две банки молока».

Это воспитывает в них ответственность и идет только на пользу. Поначалу все они небрежно относились к вещам. Был такой случай. Керсман что-то открутил у соседской машины, и я ему сказала: «Открывай банку (заработанные деньги дети хранят в банках) и плати, раз ты открутил». Это еще и такое орудие воздействия: они понимают, что если что-то испортили, то должны заплатить.


Женя боится корову, но ухаживает за поросенком. Марина Владимировна платит ей за это 5 тысяч в месяц.

Как я воспринимаю приемное родительство и почему все мои дети общаются с кровными родственниками

Дети меня называют Мариной Владимировной, и мне не нужно, чтобы они меня называли мамой, потому что у них есть мамы. А я старший друг. Вот мы отвозим Ваню в Королев, и он меня при матери будет мамой называть. Зачем? У Максима нет матери, но ее помнит и любит. Я не препятствую общению детей с кровными родителями или родственниками. Пока Максим жил с нами, мы его отвозили к бабушке или отпускали одного. Она старенькая и сильно болеет. У нее был энцефалит. Она практически не двигается. Поэтому она не смогла его забрать, когда родители погибли. И Ваня маму навещает. Она же не плохая женщина. Просто плохо была адаптирована к самостоятельной жизни. Выросла в детдоме, и с ребенком не справлялась. У Жени отец жив, она пыталась с ним выйти связь, но ничего не вышло. Мать навещала ее раз в год. Когда она в первый раз приехала, я думала, что Женя вцепится в нее и будет просить: «Мамочка, забери меня отсюда». Но когда подошло время расставаться, мы немного проводили ее, а потом Женя взяла меня под руку, сказала ей «до свиданья» — и мы пошли домой. Как-то мы решили к ней сами в гости поехать, позвонили в дверь, но никто не открыл. А потом она идет нам на встречу. Женька ее узнала, а мать ее нет. Женя тогда много плакала, конечно. Но даже после того случая они не перестали общаться и регулярно созваниваются.

Как мы живем сейчас

У нас появилось еще двое детей, они только начали адаптироваться в семье. Жене и Ване исполнилось 15 лет. Они продолжают заниматься с репетиторами, а Максим — закончил в прошлом году. Ему уже 19 лет. Он выучился на художника по дереву, и в этом году будет осваивать вторую специальность: пойдет в колледж на штукатура-маляра. Жить он стал отдельно в общежитии, потому что захотелось свободы. У меня-то в 10 вечера надо быть дома. Но в Королев, где у него есть жилье (часть квартиры, в которой живет бабушка), он не переезжает, потому что хочет быть поближе к нам. С Серафимом в середине прошлого учебного года случилась беда. Во время обследования у него обнаружили атрофию мозжечка. Невролог, к которой мы ходили до этого, была не такой внимательной. А новый врач заметила изменения. Серафим продолжает заниматься с репетитором, чтобы поддерживать работоспособность мозга. Мы все очень переживаем и надеемся, что из-за диагноза он не перестанет развиваться и не лишится дееспособности.