Главная СобытияИсторииАнна Семак: Я хотела взять ребенка с особенностями, чтобы помочь социализироваться в обществе

Анна Семак: Я хотела взять ребенка с особенностями, чтобы помочь социализироваться в обществе

14.05.2020 17:39:00
29 апреля в прямом эфире Instagram состоялась встреча Елены Альшанской и Анны Семак. Это первый выпуск ток-шоу, в котором руководитель фонда “Волонтеры в помощь детям-сиротам” общается с известными людьми. Девиз нашего фонда: Мир меняют люди! Про изменения в обществе через новые идеи и проекты, творчество, бизнес и конкретные дела мы и говорим в аккаунте фонда в Instagram @otkaznikiru. 

семак.jpeg

Первым нашим гостем стала Анна Семак — жена тренера футбольного клуба «Зенит» Сергея Семака, мама семерых детей, в том числе приемной девочки Тани, которой до устройства в семью помогал наш фонд и проект «Дети в беде». А еще Анна блогер, ресторатор, благотворитель, автор документальных фильмов и книги-бестселлера «Близость».

Те, кто не смог стать участником прямого эфира, могут прочитать интервью, в котором шла речь про благотворительность и приемное родительство, про книги и события в жизни, которые влияют на выбор человека.

Подписаться на фонд и Анну Семак можно в Instagram:
@otkaznikiru 
@annas_secret_garden

О многодетности

«Почему ты так одета? Тебе же мне еще пять детей рожать»

Елена Альшанская (далее — Е. А.): Итак, сегодня в гостях у нашего фонда «Волонтеры в помощь детям сиротам» Анна Семак, которую все знают, а про наш фонд могут знать меньше, поэтому она расскажет про себя, а я немножко буду рассказывать про нашу организацию. И наша встреча сегодня не случайна — мы позвали Анну в качестве первого гостя, потому что Анна не просто многодетная мама, а жена известного футболиста и приемная мама девочки. Получается, что у нас есть общий ребенок — девочка Таня, которой мы помогали в 15 году с лечением. У нас есть проект «Дети в беде» и в рамках этого проекта мы помогаем тем детям, которые находятся в региональных детских домах, получить в Москве лечение, реабилитацию, мы сопровождаем их и оплачиваем нянь. 

Есть совершенно чудовищная история: в нашей стране если ребенок из детского дома заболевает,  часто абсолютно некому с ним отправиться в больницу и дети не получают вовремя лечения. Поэтому фонд одним из первых начал нанимать нянь, которые лежат вместе с детьми из детских домов в больницах. Таня была нашей подопечной, а потом вы про нее узнали, и она стала вашей дочкой. Аня, я читала вашу биографию, и у меня вопрос: скажите, а у вас в детстве была мечта иметь много детей?

Анна Семак (далее — А.С.): Я не думала о количестве, когда была маленькой. Думала о том, чтобы было бы здорово иметь большую семью. Но на примере моей собственной семьи, я видела, как тяжело было маме, потому что в советские годы не было ни нянь, ни возможности взять помощницу. И вот этот их тяжелый быт с грудным ребенком, с двумя погодками меня настораживал. Позже, в подростковом возрасте, я думала о том, что хочу только одного или двух детей. Лет в двадцать я пришла на исповедь, и мне священник говорит «Ну, спасешься чудородьем!» А что это такое? Я подумала, какое еще чудородье, когда у меня один ребенок и мне уже хватит. А это было пророческое высказывание. В общем-то, слова в будущем исполнились. Мой муж тоже как-то сказал пророчество по поводу нашего будущего.  

Это было, наверное, одно из первых свиданий, на мне была короткая куртка, и мне на тот момент мой будущий муж говорит: «Почему ты так одета, тебе же мне еще пять детей рожать. 

Я говорю: «а почему пять?», а он отвечает «Ну у меня, у родителей, пять детей, а я хочу на одного больше». К тому моменту у моего мужа был сын. И это сбылось буквально, потому что у нас появилось еще больше детей – именно такая цифра, которую он запланировал». 

Е.А.: Скажите, пожалуйста, я правильно понимаю, что это еще не предел и вы еще хотите взять детей в семью? 

А. С.: Если честно, я очень здраво подхожу к этому вопросу, уже не так эмоционально, как в прошлые года. Сейчас я расцениваю свой ресурс, как ниже среднего, то есть я понимаю, что на ребенка с особенностями в развитии меня уже просто физически не хватило. Потому что ухаживать за Таней — это очень большая ответственность, нужен огромный ресурс, чтобы ее развивать, потому что у нее не только особенности по здоровью, но и по психическому и умственному развитию. Но на двоих-троих здоровых детей меня бы еще хватило. Но я не беру в расчет маленьких детей, потому что это сопряжено с большими бытовыми сложностями с режимом. Сейчас я по состоянию здоровья не могу погрузиться в это с головой. 

Таня

«Жди. Я за тобой приеду». И Таня сидела на окне, подходила к двери, смотрела на линию горизонта и все время ждала.

Е.А.: Вы знаете, мне приятно, что вы говорите о себе как о ресурсе, потому что это очень правильно. Часто люди, которые принимают решение взять ребенка в семью, думают не про ресурсы и возможности, а про то, кто им понравился: есть какой-то эмоциональный отклик на фото, на историю ребенка, но люди не оценивают, могут ли они взять хотя бы одного ребенка. Первое решение, когда вы взяли Таню, вы принимали тоже оценивая свой ресурс рационально или была все-таки эмоциональная история?

А.С.: Я все взвесила и много лет шла к этому решению. Мало того, я думала о том насколько эффективна могу быть, став усыновителем. Поскольку Бог дал мне много своих детей, я подумала, что есть люди, которые не могут родить, и вот этим людям должны достаться здоровые дети, чтобы они прошли такой же путь, какой прошла я. Потому, поскольку у меня есть финансовый ресурс и эмоциональный ресурс, я хотела взять именно ребенка с особенностями, чтобы помочь ему с принятием себя, помочь ему социализироваться в нашем обществе. Долгое время я рассуждала про себя, какое заболевание я могу спокойно принять и для какого ребенка я могу стать действительно мамой. 

Примеряла на себя детей с синдромом Дауна, с аутизмом, но поняла, что это моя личная психологическая особенность – мне очень важен эмоциональный ответ. То есть, если я общаюсь с ребенком, мне важно, чтобы была какая-то бурная встречная реакция, чтоб я его лучше чувствовала. 

Поэтому я испугалась того, что не смогу заниматься, тем в чем я не сильна – развитием мелкой моторики, какими-то рутинными вещами, нежели просто социализацией, эмоциональной поддержкой. Поэтому я подумала, что мне подойдет ребенок без рук или без ног. И вот я стала искать среди детей кого-то с такими особенностями. 

Е.А.: А когда вы несколько лет к этому шли и об этом думали, вы же обсуждали это с детьми, с мужем, какая у них была позиция, реакция? Они вас поддержали или сначала были не готовы к этому?  Как это было?

А. С.: Мы читали очень много литературы про детей-сирот. Несколько лет я одолевала домашних тем, что ставила исключительно фильмы про детей- сирот. Всегда акцентировала на том, что в нашем мире есть те, кому не так повезло, как вам. И к тому моменту, когда речь зашла о конкретном человеке, все уже были готовы. 

Е.А.: Вы их долго готовили?

А.С.: Где-то года два. Сначала осторожно, потом более навязчиво, пока я не добилась принятия, чтобы старшие дети поехали в опеку и подписали акт согласия. Как-то мы к этому подошли комплексно.

Е.А.: Период адаптации сложный был? Как он проходил?

А.С.: Период адаптации был тяжелый, но мой муж всегда любит повторять, что по сравнению с тем, что могло бы быть и по сравнению с тем, к чему мы оба готовились, нам сказочно повезло. Адаптация началась примерно через неделю. Нам не повезло на том этапе, что Таня оказалась ярким харизматичным лидером. Потому что у нас все дети лидеры, и такому ребенку занять свое место в семейной иерархии очень сложно, он стремится наверх, стремится манипулировать всеми, подмять всех под себя, а у меня шесть таких детей с ярко выраженными доминирующими чертами. И первое время у Тани была эйфория – это в приемном родительстве называется «медовый месяц». Она называла нас «мама-папа» по 2500 раз на дню, ей хотелось проговаривать это слово, потому что она совсем потеряла надежду к тому моменту. 
Мы каждый день весело проводили время, ходили в парк, катались на лошадях. Я немножко перегнула палку, потому что мне хотелось дать ей сразу все, чем живут мои дети. Сводить  в кино, в театр, в ресторан. 
Я купила ей сосочку, она засыпала с соской. Несмотря на то, что ей на то время уже было 9 лет, мы проходили все этапы, которые она упустила в своей жизни, живя в неблагополучной семье. И вот через неделю — я помню этот момент очень отчетливо — она впервые впала в неконтролируемую истерику. Я так испугалась, что заплакала, и она заплакала от того, что испугалась, что заплакала я, и вот начались наши мытарства с того момента. У нее была такая интересная черта, когда что-то шло не так, как ей нравится, она кричала очень эмоционально: «нееееет!». И в этот момент она уже себя не помнила, она начинала пихаться локтями, кусаться, вести себя как цепная собака. И это было очень трудно выдержать всем домашним — кроме меня, потому что я к этому готовилась. Я как-то очень быстро к этой ситуации привыкла и понимала, какие рычаги могут на нее воздействовать.

Но эти неконтролируемые истерики имели под собой обоснование – много лет подряд мама обещала Тане, что она ее заберет, и говорила ей одно и то же: «Жди. Я за тобой приеду». И Таня сидела на окне, подходила к двери, смотрела на линию горизонта и все время ждала. А в какой-то момент она поняла, что взрослые врут и что верить нельзя никому. Попав в семью, это был такой сгусток боли, разочарования, недоверия. Я приходила к ней вечером, обычно с ней случалась истерика несколько раз в день и вечером уже сильная, со всхлипами и с битьем головы о стену. Я ее вот так зажимала, и мы желали маме доброй ночи, благодарили маму за то, что она Таню родила, за то, что мама не сделала аборт, за то, что родила такую хорошую и добрую девочку, потому что если Таня хорошая девочка, значит и мама хорошая женщина. Но я всегда говорила: «Таня, человек слаб, он может заблуждаться, он может ошибиться, не смей судить маму, потому что мы не знаем, в какой она была ситуации». Я всегда держала в голове, что если плохо говорить о биологических родителях – это не лучшим образом скажется на ребенке. И так мы маму прощали, благословляли, отпускали много-много-много ночей, и истерики постепенно стали сходить на нет.

Вот два месяца как мы сидим дома, и у нас маленькое достижение — не было ни одной истерики. То есть, сначала это было каждый день по три раза, потом чуть-чуть реже каждый день, раз в неделю, потом уже раз в две недели, и вот сейчас могу сказать, что прошло уже четыре года, как Таня стала чувствовать себя полноправным членом семьи. Но все это очень и очень зыбко, я знаю, что ее может вывести из себя, но я подобрала к ней все ключи, все коды. И она по-прежнему пытается манипулировать. Если я с ней поссорилась, то она пытается перетянуть на свою сторону папу. Работа ведется бесконечно, но такая же работа ведется и с кровными детьми. Поэтому, мне кажется, все зависит от первичной травматизации ребенка, и от этого зависит сколько времени будет адаптация.

Е.А. Да, вы совершенно правы. Человек так и адаптируется, учась манипулировать — одна воспитательница добрая, другая злая, одна за одно хвалит, другая за то же самое ругает. Ребенок начинает лавировать. Самый негативный опыт ребенок может получать в учреждении, но беда в том, что ранняя травма может быть очень сильной, потому что в совсем раннем детстве формируется мозг ребенка, психика, умение взаимодействовать с внешним миром. На нянечках, на ушедшей маме он и учится взаимодействовать со взрослыми. 

То, что вы делаете — очень правильно, и очень радостно это слышать. Это восстановление базового доверия к миру, который ребенок по сути потерял. Он будет проверять, манипулировать, нащупывать границы. Ему нужно намного больше поддержки, чем ребенку,  у которого такого опыта не было, который с самого начала доверяет миру, потому что мама его приняла, не исчезала, не уходила никуда, не меняла ни на каких посторонних людей. Ребенку, у которого такая травма есть, намного тяжелее, но я очень рада, что вы так разумно к этому подошли. Я уверена, что все будет хорошо. И, кстати, мы боялись карантина, потому что боялись, что для многих приемных семей – это будет такой кризисный период, и переживали, не начнется ли какая-то активная волна возврата. Но то, что вы говорите, нам говорят многие семьи — что стало лучше, мама и папа рядом и точно никуда не исчезают. И эти страхи, когда мама куда-то исчезла в первый раз, как-то залечиваются вот этим периодом ежеминутного пребывания рядом. Удивительная история, но многие говорят, что во время карантина стало лучше общаться с приемными детьми. А вот лично в вас что изменилось и что нового про себя узнали в этом опыте?

А. С.: Небольшое лирическое отступление. Перед тем как я забрала Таню из детского дома, я с друзьями, опытными усыновителями, сидела на берегу моря. Мы встретились на одном жарком тропическом курорте, куда я поехала отдохнуть, чтобы набраться сил перед марш-броском. И они к тому моменту были родителями двоих приемных детей. Папа семейства попросил меня рассказать о своих чувствах и о своих планах — это был двадцатиминутный монолог. Закончила, а они мне говорят: «Ты вообще не представляешь, что тебя ждет». Мне так обидно стало! Как? Я всю Петрановскую прочитала, я ШПР закончила, через несколько дней еду за ребенком, и я не представляю?! Но они оказались на миллион процентов правы. Конечно, это все здорово, когда ты теоретик, но когда в семье появляется ребенок, надо отрекаться от всего своего, от шаблонов, установок. 

Надо помнить на данный момент, что ты просто волонтер, и у тебя есть миссия привести этого ребенка в надлежащий вид, помочь ему найти себя, помочь ему стать самим собой, помочь ему восстановить внутренний баланс. 

И здесь работают исключительно пин-коды, которые заранее заготовили в школе приемных родителей с психологом. На каждый вопрос должен следовать четкий ответ. Когда ребенок говорит: «Ну, что, отдадите меня обратно?», эмоционально иногда очень хочется сказать: «Да, я тебя очень хочу отдать обратно!» 
Бывают такие моменты, когда женщина находится в минусовом ресурсе, а ребенок делает все, чтобы вывести тебя из себя, и в тот момент ты уже ни мать, ни жена, ни человек — ты превращаешься в монстра. И приемному ребенку удается с легкостью вывести тебя из себя. Всегда нужно держать в голове все эти пин-коды и ключи, которые открывают потайные дверцы и закрывают огненные мосты, которые ребенок пытается тебе перебросить. То есть, тут нужно действовать четко по схеме, не уклоняясь. Очень часто бывает соблазн сказать что-то от себя, но надо просто учиться себя контролировать. Конечно, что-то я узнала о себе после этой истории. Я осознала, что у меня огромный внутренний педагогический ресурс, но он не безграничен. Мне так же свойственно уставать, выходить из себя. Я думаю, что вы спросили это к тому, что существует такое мнение, что приемный ребенок будит всех твоих тайных демонов. Есть такое.

Е.А.: Они умеют. Да.

А.С.: В какой-то момент мы осознали, что Таня была нужна нам гораздо больше, чем мы ей. Мы так сладко жили в зоне комфорта без всяких стрессов, а тут у нас появился человек, у которого особые потребности, чудовищный жизненный опыт, абсолютно не выстроено доверие с миром. Мы от Тани очень многому научились, она поселила мир в нашей семье, несмотря на то, что в начале пыталась поселить раздор. 

Е.А.: Это бессознательное действие, а неспособность выстраивать доверительные отношения с миром, который столько раз предавал и был нестабилен, что ты на самом деле ему не веришь. Люди не совсем понимают, что они берут ребенка со всем его багажом, со всей историей, которая у него была "до". И это учит ребенка манипулировать, быстро что-то получать и совсем не учит к долговременным стабильным отношениям, просто потому что их не было в жизни этого ребенка. Снова выстроить то базовое доверие миру — сложная задача для родителя. Родители должны оценивать ресурс, должны понимать, что они готовы к сложным педагогическим вызовам, они готовы с ним справляться. И вы сказали про прошлое Тани, что вы общались с Таниной мамой, она вас нашла. У вас были очень сильные чувства на первом этапе к Таниной маме. Можете рассказать подробнее?

Мама Тани

«Анечка, родная моя, доброе утро, хорошего дня, вы мои любимые, самые близкие» 

А.С.: Все, что я узнала в детском доме о родителях, что Таня жила в грязном неотапливаемом бараке в сельской местности. Пять лет она прожила в тяжелейших бытовых условиях, родители пьющие. У нее родился младший и был старший брат. Старший был единственным человеком в семье, кто за ней ухаживал, как часто бывает в таких семьях, когда маленький ребенок берет на себя ответственность быть отцом, родителем. И вот они как-то себе добывали пищу, ползали среди этих полумертвых тел, пока опека не изъяла детей. Естественно, мне было очень обидно за Таню, когда она начала рассказывать, что мама восстановилась в правах в отношении к младшему, что навещает старшего сына, но Таню кормили обещаниями и не забрали. Естественно мне, как женщине, как Таниной приемной маме, было очень грустно это слышать, и я прекрасно понимала Танины чувства — когда сидишь на подоконнике и ждешь с утра до вечера, когда за тобой придут, а за тобой не приходят, и так изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год… В первое время я советовалась с психологом, как быть, и что не надо искать этот контакт — у нее теперь есть новая семья и не надо ее расшатывать. Раньше мама имела возможность звонить в детский дом, когда Таня жила в учреждении, но быстро поняла, что Таня из учреждения попала в семью, и принялась разыскивать ее через Одноклассники. Поскольку в тот момент пресса пестрила сообщениями о том, что Семаки удочерили особенную девочку, мама очень быстро узнала через приятелей, куда попал ребенок. И она начала писать письма в "Зенит", потом мне, всем тем, на кого я подписана, всем моим знакомым и родственникам, но я не реагировала и попросила, чтобы никто не реагировал. Это продолжалось несколько лет. Она начала писать в "Пусть говорят", нам звонили и  спрашивали, готовы ли мы принять участие в каком-то шоу. Естественно, мы сразу же наотрез отказались. Честно, у меня были мысли, что есть какой-то корыстный мотив. Мы, как люди из советского прошлого, все-таки привыкли быть бдительными. Она не переставала заваливать меня сообщениями.  

Помню, в первый раз так испугалась, когда она оставила комментарий у меня в инстаграме, что заблокировала ее. Потому что для меня это было синонимом опасности, опасности для моего ребенка. Мне действительно казалось на тот момент, что мама может расшатать ее неустойчивую психику. 

Вот она только-только успокоилась, только обрела зыбкое состояние мира в душе — и тут все может обрушиться. Я маму блокировала, но она с героическим упорством создавала новые аккаунты, продолжала мне писать. И я как человек, склонный к эмпатии, начала грустить. Я стала представлять себя на ее месте, стала думать, а каково это, когда у тебя такая ситуация? Я даже позвонила священнику, который служит в храме, где она живет. Думала, а вдруг она каждый день ходит молиться, обливается слезами, а я вот так предательски молчу. Позвонила уточнить, не плачет ли у вас какая-нибудь женщина под иконой Божьей матери вечерами, не заливает ли она паперть слезами? Но мне сказали, что не было такой прихожанки. Потом в какой-то момент я получила очередное сообщение, крик души мамы, что «Аня, пожалуйста, я так сожалею, мне так плохо, я так хочу до вас достучаться». И я ей ответила, написала ей от лица Тани свои чувства. Но есть небольшая сложность — мама инвалид детства, у нее ДЦП и, как говорил врач в детском доме, ментальные нарушения, она не совсем адекватно воспринимает реальность.

Е.А.: У нее сниженный интеллект?

А.С.: Это не особенность развития, а видимо какая-то особенность психики. У нее дисграфия, дислексия, и у Тани тоже. Она всегда пишет очень странные предложения и реакции у нее странные, как будто детские. Я ей очень по-детски написала письмо, и она настолько искренне раскаивалась. Написала, что она по-другому не смогла, что она инвалид, что она слабая и на нее надавили, что «я не сделала ведь аборт, я ее не бросила в детском доме с рождения». Я ей ответила: «Надя, давай с тобой поговорим как взрослые люди, давай пройдет еще чуть-чуть времени, и я обязательно разрешу вам увидеться, пообщаетесь. И я за тебя, я тебя понимаю, Таня тебя простила и у меня вообще к тебе нет никаких претензий».Так они с Таней начали общаться, и с тех пор я увидела большой прогресс у Тани. Не скажу, что это общение для Тани было каким-то радостным, что это то, о чем она мечтала. За тот срок, который она живет у нас, она действительно нас полюбила, мы явились для нее такой моделью идеальной семьи из голливудских фильмов. Мама — творческая, дружная, добрая, которая всегда на твоей стороне, с которой можно повеселиться, поболтать ночами. Папа — легенда, которого показывают по телевизору, то есть, такое не со всеми детьми случается. И у нее случилась такая влюбленность в образы родителей — именно о таких она и мечтала. 

С мамой отношения складывались сложно. Я заставляю дочь порой позвонить: «Таня, Надя переживает, ты уже три дня не звонила, пожалуйста, позвони». Она отвечает: «Я не хочу, она ругается матом при мне». У нас, естественно, дома такое недопустимо. 

Да, это особенность, наверное, культурного уровня. Я не понимаю, как можно ругаться матом, поэтому я сказала, что попроси, чтобы при тебе не ругалась, тебе такие слова слушать неприятно. Мы пытаемся с ней эти вопросы как-то по-взрослому уже решать. Сейчас с Надей у нас все хорошо, она каждое утро мне пишет: «Анечка, родная моя, доброе утро, хорошего дня, вы мои любимые, самые близкие.» Я всегда отвечаю: «Наденька, мы тебя любим, мы целуем тебя, держись там». Я соблюдаю дистанцию, потому что несмотря на то, что я понимаю, что там много проблем, не хочу начинать поддерживать и содержать, это нарушит правильную дистанцию между нами. Я не хочу просто опять играть в эти треугольники Картмана, роль «спасителя и жертвы». Все-таки человек хозяин своей судьбы. Я, конечно, со своей стороны чем смогу помогу — восстановлю мир с дочерью и постараюсь сделать так, чтобы она находила спасение в этом общении, настраивая Таню только положительно. Но родниться и перевозить Танину семью к нам домой не стала бы. 

Е.А.: У нас в стране есть предубеждение — против общения приемных родителей с кровными родителями ребенка. Психологи предлагают людям полностью закрывать эту историю, и ребенок начинает жить как с нового листа. На самом деле это иллюзия, новых листов не существует. Новый лист нельзя создать, в жизни есть ценность всего, что в ней было. И вот такое общение – это восстановление личностной целостности. Ты знаешь о себе все, ты принимаешь это. То, что у тебя был такой тяжелый опыт, но ты справилась, и как здорово, что у тебя сейчас все по-другому. Конечно же, родители могли не справиться, и чаще всего они не справлялись, потому что, к сожалению, в нашей стране практически не выстроена система помощи тем людям, которые оказались в трудных ситуациях. И даже когда мы говорим об алкоголизме — человек же не начинает пить с рождения. В связи с тем, что у нас нет системы помощи, все приводит к тому, что дети находятся в детских домах из-за разных тяжелых ситуаций, но очень часто родители не издевались, не насиловали, не избивали детей. 

У нас в учреждениях находится очень много детей, чьи родители не справились с тяжелыми жизненными ситуациями, но без жестокого обращения с ребенком. Во всех этих ситуациях какое-то общение нужно сохранять. Но это не принято и люди не умеют.

Например, в ряде европейских стран общение ребенка с кровными родителями ребенка организовывают социальные службы, которые специально обучены, умеют соблюдать границы. У нас таких социальных служб нет, которые могли бы сопровождать семьи и поддерживать общение. Потому, увы, мы как-то справляемся сами. 

О книгах и литературе

“Книги, под которые засыпают дети и просыпаются родители”.

Е.А.: Я вижу, что у вас действительно очень много ресурса. У нас вопросы не только про приемных детей — многие подписчики спрашивают про вашу книжку. Можете рассказать?

А.С.: Я сейчас работаю над серией из семи детских книг. Ближайшая книга, которая появится в продаже, называется «Пропажка» про детское одиночество. Все мои книги — это книги-зеркала. Книги, под которые засыпают дети и просыпаются родители. Там очень много скрытого смысла, и для меня как для матери, которая много читает своим детям, было важно чтобы эти книги были написаны понятным языком. Когда ты берешь какую-то детскую книгу даже писателя-классика, постоянно приходится расшифровывать слова, менять слова, потому что многие уже устарели и  дети просто не понимают их смысла. У меня адаптированный для детского восприятия слог, я стараюсь сделать вечернее чтение максимально информативным и полезным для взрослых, чтобы взрослый видел свою линию, а ребенок — свою. Эти семь книг о глобальных социальных проблемах нашего общества — отношения с бездомными, детское одиночество, отношение к экологии, расизм, манипулятивное отношение в семье.  «Пропажка» про ребенка, который жил в шкафу, потому что родители были очень заняты собой и своей работой, а он выстраивал свои отношения с миром, со своей тираничной няней. Такое глубокое произведение, я обрыдалась пока его писала, иллюстратор обрыдалась, пока его иллюстрировала. Рекомендую!

Е.А.: А оно уже вышло?

А.С.: Эта книжка в печати. Она будет весьма актуальна, когда закончится карантин, и я смогу присутствовать на презентациях лично.

Е.А.: И дети смогут выйти из шкафов, в которых они сидят по квартирам?

А.С.: Да-да 

Е.А.: Вы сказали, что вечером стараетесь читать книжки детям. Какие у вас самые любимые в семье, лучшее детское чтение у Семаков – это что? 

А.С.: Для того, чтобы сделать нашу встречу максимально полезной и информативной, быстро расскажу, как приучить детей читать. В свое время я купила самые интересные аудиокниги, какие только можно найти: «Оливер Твист», «Дети подземелья», «Робинзон Крузо», книги с захватывающим сюжетом, которые заставляют воображение работать. Каждый вечер я ставила книги на магнитофон. Через какое-то время, когда я заметила, что дети ждут этого вечернего часа, они воспроизводят в своем воображении этот визуальный ряд, я взяла в руки книгу и стала читать уже в печатном варианте. Кода прошел какой-то период и они адаптировались к новому виду нашего досуга, к моему голосу, я сделала вид, что мне нужно срочно уйти и передала старшему сыну книгу, сказала, что ты продолжи. Фокус этот я повторяла несколько раз подряд. Потом я заметила, что мама в качестве чтеца не нужна – они читают все сами. И вот началась эпопея: мы ходили с сыном в Буквоед, он покупал стопку книг. Через год моего сына класс признал самым читающим, а поскольку он был лидер, то заразил всех желанием читать. Учительница сказала, что в других классах дети на уроках с телефонами, а в ее классе дети на уроках с книгами — у всех книга на коленях. 

По поводу литературы я предпочитаю классику. Я читаю детям то, что читал мне папа — Чехов, Гоголь. Я обожаю, когда речь идет о детях помладше – Носов, Астрид Линдгрен. Если я беру что-то новое, то сначала пролистываю, смотрю в чем основная идея, в чем смысл — это очень тонкий момент. 

О фонде

“Таких детей, как Таня, которая несколько лет ждала семейного устройства, не должно быть в детских домах”.

Е.А.: Немножко расскажу про наш фонд, потому что нас смотрят не только наши подписчики, но и ваши. Наш фонд называется «Волонтеры в помощь детям – сиротам», наш инстаграм @otkaznikiru. Очень давно мы начинали с маленькой группы волонтеров, которые начали помогать детям, находящимся в больнице. Мы привозили памперсы и ухаживали за ними. С того момента выросла уже довольно большая организация. На данный момент у нас есть четыре основные программы. Первая, в которой мы помогаем начавшим не совсем успешно свою родительскую жизнь родителям, которые отказываются от детей в родильных домах и у которых детей забирают.

Если в семье нет насилия — а для нас это принципиальный момент — нет алкоголизма и употребления наркотических веществ, но, к сожалению, много других ситуаций, когда людям действительно тяжело и они не справляются и детей все равно забирают, то мы помогаем.

У нас есть свой маленький приют для мам с детьми, где  мамы с младенцами выйдя из роддома могут жить. Сейчас там живут шесть мам с детьми, они изолированы от внешнего мира и живут в нашем маленьком домике в Подмосковье. Наша третья программа направлена на поддержку тех семей, дети которых еще находятся в учреждениях. Есть волонтеры-наставники, которые сейчас перешли в дистанционный формат, и мы пытаемся сохранить отношения хотя бы по телефону, а несколько волонтеров забрали на время детей, к которым они приходили индивидуально, сейчас они находятся у них дома. 

Есть программа с нянями, которых мы оплачиваем пока дети лечатся. Есть небольшой реабилитационный лагерь летом. 

Кроме этого у нас есть четвертая программа, где мы занимаемся реформой. Я уверена, что должно быть по-другому — таких детей, как Таня, которая несколько лет ждала семейного устройства, не должно быть в детских домах. Там вообще не должно быть детей, но если такая ситуация происходит, то это должна быть разовая история — например, жертва семейного насилия. И, конечно, они должны максимально быстро попадать в приемные семьи. 

Я надеюсь, что благодаря тому, что делает наш фонд и благодаря тому, что делают такие родители, как вы, мы действительно сможем рано или поздно изменить эту ситуацию и не будем передавать ее в таком виде, в котором она сейчас есть, нашим детям 

Спасибо большое вам, что вы согласились на эфир. Было очень приятно с вами познакомиться, даже жалко, что мы не сделали этого до эфира.



Наш фонд помогает детям-сиротам с особенностями развития и тяжелыми заболеваниями в лечении, реабилитации и оплате работы персональных нянь в рамках проекта «Дети в беде». Помогите им, сделав пожертвование на сайте фонда. Прочитать истории детей, таких, как Таня, и узнать больше о проекте можно здесь.

Поделиться
Все события
все семинары
все истории