По образованию Олег — космолог и астрофизик. Ему интересны фундаментальные вопросы: как появилась Вселенная, как она устроена, что такое пространство-время. Но год назад он стал преподавать физику, астрономию и математику старшеклассникам из детских домов и выпускникам интернатных учреждений. Мы поговорили с Олегом о том, почему он выбрал не науку, а преподавание, как иерархия мешает учиться и почему очень важно давать людям ошибаться.
В 2014 году фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» вместе с Центром равных возможностей «Вверх» создали проект по дистанционному образованию для воспитанников детских домов. Ребенку, которого разлучили с семьей, требуется гораздо больше терпения, поддержки и индивидуального внимания со стороны педагогов, чем детям, которые изначально росли в семье и были защищены любовью родителей. Репетиторы проекта помогают таким детям освоить школьную программу, улучшить оценки, а главное — получить реальные знания. За семь лет мы помогли 540 подросткам из разных регионов. В этом учебном году в проекте 100 учеников и учениц, и в нем, в том числе, участвуют ребята с отставанием в развитии, которое часто является лишь следствием жизни в коррекционном интернате. Олег работает в Центре «Вверх» и учит детей в рамках совместного проекта по дистанционному образованию.
Олег Калинин. Фото: Полина Быконя
Про науку и равноправие
Наукой сейчас я не занимаюсь. Специалитет я закончил семь лет назад, а потом учился по программе AstroMundus. Это международная магистратура по астрофизике. Учеба проходила в основном в университете Тор Вергата в Риме. Так что по последнему образованию я — космолог и астрофизик. Мне интересно, как появилась Вселенная и как она устроена. После специалитета я немножко работал в институте космических исследований в Москве в отделе ядерной планетологии, но сейчас я только преподаю. Я не думаю, что наука для меня — это какой-то закрытый вопрос, потому что я все-таки буду поступать в аспирантуру, но пока у меня фокус сместился. Наука — это интересно, но она не приносит прямой пользы людям. В современном мире она доступна только привилегированному слою людей: смотреть на звезды можно тогда, когда у тебя все остальные потребности удовлетворены. И такая научная деятельность не оправдана этически, на мой взгляд, а с преподаванием все понятно.
В «Вверхе» я оказался случайно, просто увидел у своей подруги в «ВКонтакте» объявление, что ищут учителей, и подумал тогда, что это хорошая работа. «Вверх» мне близок идейно. Людям, которые оказались в худшей жизненной ситуации, чем другие, дают возможность получить образование, учиться и работать там, где они хотят.
До этого я занимался репетиторством в организации «Дети Петербурга», которая помогает детям мигрантов и беженцев. Я проводил там несколько занятий по физике, астрономии и математике. А потом стал волонтером в «Такие же дети» в Москве и занимался с детьми беженцев математикой. И занимаюсь этим до сих пор. А потом нашелся «Вверх».
Я не искал специально работу в каком-то социальном направлении. Но просто быть репетитором мне было бы не так интересно. Занимаясь с детьми в более привилегированных семьях, у которых нет проблем с образованием, можно увеличить неравенство. Те, у кого и так все хорошо, будут на уровень выше. Таким образом разрыв будет только увеличиваться между теми, у кого почти ничего нет, и теми, у кого есть все. Поэтому этически мне было бы сложно быть просто репетитором. Я бы не чувствовал, что это важно. А здесь я чувствую, как что-то меняю.
Сейчас у меня десять учеников и учениц, с которыми я занимаюсь дистанционно. А еще есть очные занятия, где я преподаю математику и астрономию. Там около десяти человек.
Не скучно ли преподавать обычную школьную программу? Нет, не скучно. Необходимо иметь большой бэкграунд, чтобы преподавать что-то простое. На самом деле даже сложение натуральных чисел — это вообще-то очень нетривиальная вещь с точки зрения математики. Не так просто объяснить, почему, если перед нами лежит два яблока и три яблока, мы их складываем, а не умножаем. Почему их пять, а не шесть?
Когда я рассказываю о площадях и объемах, я всегда говорю ученикам и ученицам о том, что фигуры могут быть не только одномерными, двумерными или трехмерными — линия, квадрат и куб. Они могут быть и четырехмерными, а еще есть теория струн, в которой 11 измерений. И все сложные вещи, которые я изучаю и изучал, я стараюсь рассказывать учащимся. Задачи по математике, например, я стараюсь немножко переделывать, чтобы они были более интересными. Если изучаем движение, то я дам задачу не про машины, которые едут навстречу друг другу, а про сближающиеся галактики. Их скорости известны, поэтому я предлагаю посчитать, как скоро наша галактика столкнется с Андромедой, например. Это реальные данные, при этом математически задача очень простая.
Так что преподавать мне не скучно, это довольно интересно.
Про учеников и учениц
Подход к учащимся у меня приблизительно похожий. Во-первых, я стараюсь, чтобы они сами все делали. Если они дают неверный ответ, я стараюсь понять, почему так произошло. Я стараюсь вникнуть именно в то, как человек думает. Просто сказать, что это неправильно, а правильно вот так, не очень результативно.
Конечно, я не буду отрицать, что у моих учеников и учениц есть ментальные особенности, но я ни разу не видел таких, о ком можно сказать, что они необучаемы. Я не коррекционный педагог, конечно, я могу только по-дилетантски высказаться, но со всеми я вижу какой-то прогресс. Спустя два-три месяца человек знает и умеет гораздо больше, даже если в самом начале ничего не получалось. А такое часто бывает после той среды, в которой он учился. В коррекционной школе и программа была другая, и отношение иное. Там не коллектив людей принимает решение, что делать с ребенком, у которого есть определенные потребности, а государство, которое пытается проблему решить, но выливается это просто в какие-то комиссии, которые ставят на детях крест. И получается псевдозабота, которая рождает такое несоответствие, когда человек на самом деле может учиться, но по бумажкам он вот такой, и с ним уже и заниматься, получается, не нужно. Это такая стигматизация. «Необучаемый» — это плохо для человека, это негативно скажется на его жизни в дальнейшем.
У ребят, которым я преподаю, есть некоторые особенности. Кто-то смеется как-то необычно, есть учащиеся, у которых мышечная дистрофия, из-за чего им может быть трудно ходить или писать, но очень быстро перестаешь на это обращать внимание. Мне кажется, что отличие моих учеников только в том, что они учились в такой школе, где они не изучали какие-то предметы. Им уже 18 лет, а для них числовая прямая — это что-то странное, просто потому что они этого не проходили, а не потому что они не могут понять, что это такое.
Про уважение
В школе выстроена сильная вертикаль. Учителя подчиняются директору, директор подчиняется министерству, и в классе, даже в этой маленькой структуре, между учеником и учителем есть властные отношения, что, на мой взгляд, ничему хорошему не способствует. Вставать, когда входит учитель, просить разрешение, чтобы выйти — все время происходит какое-то подчинение. В моих отношениях с учениками и ученицами я стараюсь это минимизировать, совсем отказаться сложно, потому что все мы вышли из такой среды. Но многие, например, не понимают, что такое консенсус. Когда мы на очном занятии решаем вместе, как мы будем писать тесты — это консенсус. Я предлагаю всем свой формат, но и любой ученик или ученица может предложить свой вариант. Мы обсуждаем, пока все не согласятся. Это непривычно для них, и они по-прежнему отпрашиваются у меня, чтобы выйти. Очень трудно выбить эту иерархичность из отношений. В школе она сильно присутствует. Тех, кто хорошо учится, двигают вперед, а те, кто сидят на задней парте, пусть там и остаются. Я это на себе испытал. У меня была тройка по физике и двойка по химии в четверти, но не потому что я какой-то необучаемый, а потому что сама по себе система плохо устроена.
Как добиться уважения — это интересный вопрос. Дистанционные занятия проходят один на один, и тут я не сталкивался с неуважением, хотя мог какие-то ситуации так интерпретировать. Например, я мог задуматься, а почему мой ученик сказал какое-то ругательное слово, но потом понимал, что он просто привык употреблять его, и тот факт, что он при мне его сказал, не означает, что он не уважает меня.
В группе по-другому все устроено. Иногда мне казалось, что как-то ко мне не так относятся. Если ребята, например, шумят или громко разговаривают, это не про уважение, а про непонимание, зачем они здесь находятся. Получить образование — это далекая цель, и связать ее с тем, что уже сейчас надо заниматься, не так легко. Не потому что они какие-то не такие, а просто нам, людям, трудно связать вознаграждение, которое будет потом, с тем, что нужно сделать сейчас.
Когда меня не устраивает то, как идет урок, я просто говорю об этом: «Ребят, давайте либо сейчас закончим урок, либо вы пойдете поговорите в другом месте, либо давайте выясним, почему вам не интересно». У меня была конфликтная ситуация с учеником, когда он явно хотел показать, что ему все это не нужно и неинтересно. Она разрешилась тем, что я просто сел рядом с ним во время урока и стал обсуждать, почему он так громко разговаривает: «Нам всем это мешает, давай обсудим, что не так». Он понял, что я с ним не буду соревноваться, кто кого пересилит, и сказал, что ему неинтересно, потому что задания слишком легкие, и тогда я просто дал ему другие. Мне кажется, что все можно решить разговором. Кричать и ругаться мне по этическим причинам не подходит, я не хочу вставать в позицию над кем-то, и с точки зрения эффективности, мне кажется, в этом нет смысла. В классе, может, и будет тихо, но насколько хорошо это для обучения — спорный вопрос.
Фото: Полина Быконя
Про ошибки
Я замечал, что многим учащимся трудно дать ответ, даже просто попробовать. Иногда они боятся рассуждать, потому что их приучили, что дать неправильный ответ — это плохо. Некоторые, если они не знают, как что-то решить, просто пытаются сложить числа или умножить, в чем нет ничего плохого, но такая стратегия решения неэффективна: сложить километры с секундами и ожидать, что что-нибудь да получится. Долгое время потребовалось, чтобы они начинали рассуждать.
На тестах они иногда списывают, это я понимаю по одинаковым ошибкам. Недавно я как раз обсуждал в группе этот момент. Я не ругал их за то, что они такие плохие, а пытался объяснить, что в этом просто нет смысла. Оценки — это только цифры в журнале, а вы же пришли сюда за знаниями, и если вы сейчас просто спишите, то знаний от этого не прибавится. Вы можете просто сдать пустой листок и сказать: «Олег, объясни мне эту тему, потому что я не понимаю».
Нас всех приучили, что нужно получить хорошую оценку, а как ты ее получил — уже не важно. Но я считаю, что ошибка — это нормальная часть обучения. Я поэтому и даю право ошибаться. Например, ученик или ученица решает уравнение, я вижу, что неправильно, и первое мое желание — надо поправить. Но я всегда себя останавливаю. Педагогически не очень эффективно сразу исправлять ошибки, потому что человек приучается к тому, что его всегда поправят, а самому провести какое-то рассуждение ему становится трудно. Но в реальной жизни у человека нет помощника, который всегда будет подсказывать.
Проект «Дистанционное образование воспитанников детских домов» — одно из многих направлений работы фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Оформив регулярные пожертвования, вы помогаете нам поддерживать детей-сирот в детских домах и больницах, искать им приемных родителей и работать с кровными семьями в трудной жизненной ситуации.
